РУГУЮ ПРИТЧУ ПРЕДЛОЖИЛ ОН ИМ говоря: Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем и выберем их? Но он сказал: нет, — чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти то и другое до жатвы; и во время жатвы Я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою».

Подавляющее большинство притчей, символов и аллегорий остается без прямого истолкования самим Писанием. С этой точки зрения притча о плевелах представляет собой исключение: «Сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; поле есть мир; доброе семя, это сыны Царствия, а плевелы — сыны лукавого; враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы. Посему как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего». Казалось бы, что все ясно, — притча истолкована. Однако, обратите внимание, что на предложение рабов: «хочешь ли, мы пойдем и выберем их?», — домовладыка сказал: «нет, — чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти то и другое до жатвы».
      Сравним теперь сию притчу с церковной историей так, как она представлена самой церковью. Действительно, плевелов было много: гностицизм, монтанизм, манихейство, арианство, несторианство, учение Оригена, — мы перечислили лишь самые главные ереси, не упомянув еще с десяток других. Но, что характерно, все сии ереси неизменно искоренялись, а учение церкви всегда представлялось чистым от еретического влияния, а сама церковь непорочной. Церковь всегда побеждала ереси, а, между тем, из притчи о плевелах следовало бы, что плевелы должны расти наравне с пшеницей до жатвы — кончины века сего. Помимо этого церковь, если все-таки предположить ее непорочность, взялась за задачу, которую домовладыка запретил выполнять, повелев оставить расти то и другое. Нет ли тут какого-то несоответствия Иисусовой притче? А если, несмотря на поразительные успехи церкви в борьбе с ересями, прав все-таки Иисус, то, что суть плевелы, которым должно пребывать до жатвы и которые и поныне пребывают?..
      В качестве примера можно рассмотреть Оригена, формулировавшего свое учение в первой половине III века. Ныне, судя уже по тому, что некоторые формулы, являющиеся неотъемлемым достоянием церковного богословия, были впервые произнесены Оригеном, можно без особых сомнений составить представление о том, какую роль играл этот мыслитель и богослов в церковной истории IV и V веков. Конечно, были и несогласные с ним мнения, но Дух Святый, Который, как утверждается, водительствовал отцами в принятии важнейших решений по вопросам вероучения, никак не проявил Себя в смысле осуждения учения Оригена на первых четырех Вселенских Соборах. Может быть, Он был более озабочен осуждением Ария и Нестория?
      Так или иначе, но руки «непорочной» Церкви дошли до Оригена только лишь на пятом Вселенском Соборе (553), в решениях которого записано: «Если кто не анафематствует ... Оригена с нечестивыми [его] сочинениями ... и те, кто держался и держится или кто в своем нечестии упорствует в защите подобных мнений ... да будет анафема» (Решения V Собора, XI). Так был вырван очередной «плевел».
      Однако мы спросим, почему вдохновитель пятого Собора молчал на первых четырех? И еще спросим, не боялась ли «непорочная» церковь, выбирая плевелы, выдергать вместе с ними пшеницы? Почему церковь боялась оставить расти то и другое до жатвы? Ведь, коль скоро Ориген был нечестив, то и обличить его следовало как можно скорее, во всяком случае, не дожидаясь, пока учение станет столь опасным для христианских умов. Единственный связный ответ, который могут дать нам добровольные судьи Оригена заключается в том, что его учение только потому и было осуждено (водительством Духа Святаго), что стало опасным, а до тех пор Господь Бог не хотел лишать кого бы то ни было свободной воли в выборе последования или отвержения Оригена. Не касаясь пока вопроса о свободе выбора, заметим на это, что при таком положении дел оказывалось бы, что всеведущий Господь Бог, наперед зная, что Оригена придется-таки в конце концов осуждать, оставил его в качестве соблазна для верующих, тем самым способствуя диаволу. Другое наше возражение будет заключаться в том, что плевелы (согласно притче) должны искореняться не по мере возрастания их опасности, а совсем в другой связи. Или отцы пятого Собора вообразили себя жнецами на вплотную приблизившейся при кончине века жатве?

* * *

Вспомним и такое пророчество Павла: «Я знаю, что по отшествии моем, войдут к вам лютые волки, не жалеющие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут учить превратно, дабы увлечь учеников за собою». Павел не написал, но подразумевал, что сие произойдет вскоре «по отшествии» его. Отметим и еще, что волки все-таки суть не из среды самой церкви, но войдут извне — не Константин ли это великий? Так что плевелы, похоже, продолжают буйно расти, как о том и написано, заглушая пшеницу, и все развивается по предсказанному, включая и то, что, «отступив, некоторые уклонились в пустословие, желая быть законоучителями, но не разумея ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают».

      К пустословию, о котором говорит Павел, мы, понятное дело, не можем отнести без разбора все, что так или иначе отсутствует в Писании. Но те догматы, которые явно не имеют в своей основе ничего общего со Священным Писанием или же, тем более, ему прямо противоречат, должны быть нами отринуты без всяких сомнений. Мы обязаны отказаться от тех измышлений которые приводят к явной или скрытой, внутренней или внешней антитетичности. Мы должны отвергнуть те утверждения, кои с неизбежностью влекут неразумение предмета учения и извращение целостности и правдивости истины.
      Является ли сие требование чем-то особенным, новым, лишь ныне нами вымышленным? Нет, конечно же, ибо еще и Павел увещевал, говоря именно о том, что измышляется человеками: «Братия! говорю по рассуждению человеческому: даже человеком утвержденного завещания никто не отменяет и не прибавляет к нему», — не тем ли более предосудительно изменять или отменять Завет Божий?! Апостол недвусмысленно призывал, «чтобы вы научились не мудрствовать сверх того, что написано». Мудрствование же в рамках Священного Писания вовсе не возбранено ни Павлом, ни кем другим. Но еще много раньше Павла сказано: «Всякое слово Бога чисто; Он — щит, уповающим на него. Не прибавляй к словам Его, чтобы Он не обличил тебя, и ты не оказался бы лжецом». Последнее сказано в первую, пожалуй, очередь для тех, кто по собственному произволу вводил в Писание «для ясности речи» слова, извращающие смысл богодухновенного текста.
      Здесь, как нам кажется, уместно привести такие слова: «Люди истинно благочестивые и любомудрые должны уважать и любить только истину и отказываться от последования мнениям предков, если они худы, — такова обязанность внушаемая разумом... Если же вы, подобно бессмысленным, обычаи предпочитаете истине, то делайте, что можете. Правители, предпочитающие мнение истине, не более могуществены, как и разбойники в пустом месте» (Иустин «Апологии» I.2,12).